Дагман прикрыл за собой тяжёлую дверь. Повернул ключ на три оборота. Абсолютно бесшумно, как будто само пространство этого небольшого коридора боялось жить и дышать. Словно притаившаяся шак-шак, ждущая, когда уйдёт из её мира непрошенный человек.
Дагман усмехнулся. Да, Тьме стоило его бояться. Не зря «Дагман» означает «Чёрный». И не зря столько раз вспарывал он брюхо тьмы кинжальным заревом зелёных огней, выпуская на землю слизь и смерть.
Пусть боятся.
Дагман облизнул сухие губы, прошёл ладонью по каменной кладке стены, отыскивая нужный камень. Никто не знал этого секрета. Только он, и Фарук Азиз, что пришёл сюда довершать дела отца и получил право на золотой знак.
Никто не знал, как найти камень, и как повернуть его правильно, кроме них двоих.
Но сейчас Фарук был далеко, и времени было не так много. Ибо сколь бы ни был верен молодой воин, а некоторые секреты не следовало знать даже ему. Дагман вздохнул, и утопил камень в стену, открывая длинный проход, освещённый бледным заревом горящей вдалеке лампы. Так, что тени стлались к ногам беспокойно и дико. Беспокойно и страшно.
Дагман закусил губу.
Всё могло быть иначе.
Всё могло бы быть правильно и хорошо. Фарук мог стать его постоянной парой. Пусть, и только формально. И они вместе бы попросили у Саммаха сына. Сильного, как сын Азиза, но умного и проницательного, как Дагман.
Но Фарук был слишком прямолинеен и горд. И на подобное предложение ответил бы резко и неумно. Не понимая, что только так он унаследует всё, к чему привык в доме халифа. И, вероятно, всерьёз надеясь, что Дагман перед Советом признает сыном и преемником того, кому Сущие вместо сердца вложили весы, а вместо разума – стальной клинок.
Ты всё равно бы не понял, сын Азиза. Для тебя это слишком сложно. Ты видишь только два цвета, а когда я указываю на третий, ты веришь мне, но не чувствуешь…
Дагман шёл по длинному коридору к свету той единственной лампы в конце, манившей, словно путеводная звезда. И вместе с тем, отторгавшей всех пришедших, кто протянул руки к ней, словно Смерть.
… Да, ты бы когда-нибудь мог претендовать на звание Эмира. Ведь они сложены точно так же. Они тоже мечи, обтянутые человеческой кожей, не понимающие всех оттенков человеческого голоса, и всех смыслов фразы… Но у меня уже нет на это времени. Ибо ты не смог бы принять тот единственный правильный для всех шанс, а иного пока нет.
Коридор кончился аркой, и было видно уже лампу. В её прозрачном сосуде осталось уже совсем мало масла, и она из последних сил вырывала пламя из чрева своего на радость Господину.
Но Господин даже не бросил на неё взгляда, проходя в комнату, уставленную тысячами колбочек и реторт с разноцветными жидкостями и порошками. И, расчищая себе кусочек пространства на мраморном столе, извлёк из кожаного мешка, скрытого в полах одежд, некрупную шак-шак. Зверёк конвульсивно дёрнулся, когда морщинистая жёсткая рука потянула его вверх за тонкую плеть хвоста. Но лапы шак-шак были связаны, а морда перемотана платком, и потому её движению Господин уделил не больше внимания, чем лампе.
- Хорошо. – тихо сам себе сказал Дагман, и положил крысу на стол. Потом развернулся к одной из длинных, спаянных вместе трубок. Сейчас они казались пустыми. Хотя, ещё сутки назад, по ним бежал голубоватый пар.
- Хорошо . – повторил Дагман, с удовлетворением поднимая реторту с прозрачной льдисто-голубой жидкостью. Эксперимент был закончен. Осталось лишь узнать, был ли он настолько же удачным, насколько было необходимо. И Дагман открыл маленький ящик, доставая оттуда шприц, и наполняя его голубым веществом. Потом вернулся к шак-шак.
Зверёк затих, словно надеялся, что Дагман забудет о нём вовсе. Но Дагман аккуратно приставил иглу к его маленькому тельцу, и ввёл несколько капель. Шак-шак дёрнулась в конвульсивной дрожи, сокращая и расслабляя все свои нехитрые мышцы. Потом вдруг затих, свернувшись в клубок, словно бы засыпая.
Дагман взял пинцет и аккуратно приоткрыл глаз животного. Проверил реакцию на свет. Да, препарат работал. Во всяком случае, он не убил шак-шак. И сейчас в глубине её маленького мозга, она должна была переживать фантастические видения прекрасных амбаров полных зерна и сушёных фруктов. Или что там было бы высшей формой счастья для зверька.
Дагман приподнял уголок губ. В нервном свете лампы, его лицо, испещрённое сеткой морщин, казалось удовлетворённым и страшным. Словно у сумасшедшего, который нашёл, как стать Богом.
- Нужно проверить на человеке. – Впрочем, он уже пригласил сюда раба. Сказал принести ведро чистой воды «к той двери». И через два часа, будет возможность испытать препарат на лейре. Если же он выживет и ощутит то же…
- Фарук, мальчик мой. Ты же знаешь, что я очень хочу сына. И ведь ты не против стать им. Ты ведь и так называешь меня «отцом», когда забываешься в разговоре. Разве не будет честным дать тебе такой шанс?
Дагман погладил шак-щак по серебристому брюшку, и та блаженно дёрнулась в своих путах, не прерывая странного сна.
- Мы станем едины перед лицом Саммаха, когда кровь одного из нас прольётся на Алтарь…
Он не закончил свою мысль, уловив какое-то движение сбоку, и резко поворачивая голову. Никого. Только тени от масляной лампы вьются под потолком беспокойной и дико.
Дагман опустил голову вниз. Впился пальцами в край мраморного стола. Никто не следил за ним. Никто не знал сюда хода. Это было невозможно.
Если, конечно, Фарук, не обманул его, и не остался в Гайре вместо того, чтобы сопровождать груз. Но, нет, сын Азиза слишком прямолинеен для этого, и ничего не понимает в интригах. И, тем не менее, Дагман тихо позвал:
- Фарук? – голос его вдруг стал тихим и даже жалобным. Но тишина не ответила. И только тени от лампы плясали по потолку свой последний мучительный танец.
- Фарук?! – Дагман вдруг почувствовал, что по спине пробежал холодок. Что больше всего на свете он хочет сейчас увидеть Молодого Вальбона, который разгонит тени и страхи. Убьёт всех врагов, вымышленных и реальных. Зажжёт ярче проклятую лампу. И под руку, словно дряхлого старика, проводит Дагмана наверх.
- Фарук, ты не понял. Я хочу завтра пойти в Совет.
Слева, из темноты вдруг послышался звон, от которого волосы у Дагмана встали дыбом. Кто-то шёл к нему, скрываясь за мраком, бесшумно ступая по каменным плитам, и проводя рукой по стоящим на крайней полке скляночкам и ретортам. Так что, они падали вниз, разбиваясь на тысячи осколков, смешиваясь порошками, вскипая и расходясь клубами серного дыма.
- Кто здесь? – произнёс Дагман, но сам не услышал своего голоса. Словно бы кто-то сжал ему горло ледяными пальцами, лишая права на крик. Руки мгновенно похолодели и затряслись. Дагман отступил на шаг назад, хватая то единственное подобие оружия, что было сейчас рядом с ним – шприц с льдисто-голубой жидкостью, что минуту назад отправила шак-шак в царство грёз.
- Кто здесь?
Дагман попятился, настолько быстро, насколько позволяли враз онемевшие ноги. Вытягивая шприц перед собой. Да. Пожалуй, жидкости было ещё достаточно, и для здорового крепкого гайра, но… но вот руки у Дагмана предательски тряслись.
***

Невий печально тащил ведро воды. Было обидно исполнять такую работу, какую должен делать всё-таки дюжий гайр. Да, пожалуй, он уже стар, чтобы быть первой звездой гарема Дагмана, но ведь это всё равно не повод заставлять его таскать вёдра.
Впрочем, конечно, Дагман сказал, что хочет доверить своему давнему любовнику тайну, а это многого стоило. Ведь если он, Невий, будет разделять тайны Господина, то снова будет в фаворе, а это уже полностью меняло дело…
И, тем не менее, Невий приторно-томно вздохнул ещё раз. Да, пусть все чувствуют степень его самопожертвования во имя прихоти Господина…
Невий прошёл уже и розовый сад, и неприятный коридор, ветвь которого вела в казематы и охранялась злобными вальбонами Фарука, свернул в тёмную нишу к Той_Самой_Двери.
Да, это было уже началом Тайны. Ибо никто из рабов никогда не заходил в этот коридор, и уж тем более не знал о существовании Двери. А, если и знал, то никогда не был внутри или же никогда не говорил об этом после.
А вот сейчас он, Невий, касается увядшими, но всё ещё изящно-тонкими пальцами её железной обивки, чуть подталкивая вперёд… Похоже, Господин уже ждал его, и дверь не запер. Хотя вроде бы Дагман и говорил, что встретит Невия у входа, но кто же Господину будет напоминать его слова. Особенно, если ты ужен лет пять, как не в фаворе.
Невий прошёл внутрь, на мгновение морщась от доносившегося из коридора смрада. Пахло чем-то едким и острым. И лейр подумал, как удивительна природа веществ, и как велика сила Дагмана, что из этой вони потом получаются те порошки, что дарят воде аромат роз, и без особой охоты пошёл в полутёмный коридор. Впереди в стене зиял разлом, за которым виднелся ещё один коридор, заканчивающийся круглой аркой. Но как только Невий сделал шаг вперёд, лампа тускло освещавшая туннель потухла, погрузив всё во мрак.
С невнятным ругательством, Невий выскочил через Ту Самую Дверь, отыскивая на стене факел, который можно было бы захватить с собой. Ведь Господин ждёт его там, вдалеке. А переломать ноги по такой темноте, не хотел бы ни один лейр, будь ему хоть все восемьдесят.
Наконец, факел был найден, и Невий снова зашёл в коридор, подцепляя брошенное было ведро воды. Запах становился всё резче и омерзительней, но сейчас Невия волновало лишь то, что ему приходится тащить груз в двух руках. Хотя, будь он так же молод и прекрасен, как Арсист, то сзади бы шли два гайра, и один бы нёс воду, а другой –факел. И все обращались бы к нему, Невию, с почтением и пиететом… ну, по крайней мере, на его личной половине гарема.
- Всё изменится. – успокоил себя Невий, и шагнул в комнату за аркой. Под ногами хрустнуло что-то похожее на стекло. Лейр удивлённо опустил руку с факелом, рассматривая осколки на полу, и внезапно натыкаясь на ворох грязно-белых одежд. Невий поставил ведро, и сделал шаг вперёд, поднося факел ближе, и тут же в ужасе отшатываясь. Перед ним, на ковре из разбитых склянок лежал Дагман.  Из вскрытого и тщательно выпотрошенного его живота, обвивая худую морщинистую шею,  тянулись гирлянды желтоватых при свете факела внутренностей. И всё, что запомнил в эту секунду Невий, прежде чем страшно закричать, и броситься наверх, так это блаженная улыбка, застывшая на лице Дагмана, пустой шприц на полу, и тонкий кинжал с изображением гарпи, торчащий из глаза халифа.