Огни костров, к которым вышли ангуры стражи, уже догорали и небо готово было сменить свет Фарри на сияние солнца. Время молитвы ещё не наступило, но всё к этому шло. Хазим поднял руку, глядя с высоты бархана на раскинувшийся караван, и стража остановилась. Двое медленно приблизились к Хазиму и он молча кивнул им, снимая лук с плеча.
- Снять охрану будет легко. Вот тот шатёр - наша цель. Делаем всё тихо и быстро. - Джугар скрипнул зубами, поворачивая голову к своим напарникам. Полученная сумма за голову Алишера приятно грела душу, хоть каждый из них и осознавал риск, на который они идут. Хазим натянул лук и стрела легко взмыла вверх, срезая одного из людей советника. Ледяное пламя полыхнуло в глазах гайра, когда все тринадцать человек сделали то же самое, что и он, раскрасив рассвет предсмертными хрипами охраны.
- Саммах эль Саммах! Убить преступника во имя Закона! - рявкнул он своим людям и ударил ангура в бока, срываясь с места вниз, к лагерю и обнажая кривую и острую саблю. Ненависть к бледнолицему шейху давно уже вызрела в нём, тщательно пестуемая Джугаром. И наконец настал момент, когда он положит заветную голову к ногам Джугара. Срубая на ходу тех, кто пытался ему помешать, страж мчался к шатру, сопровождаемый чёрными тенями проверенных людей. Джугар говорил им, что Алишер должен был взят под стражу по Закону, но там, где пустыня, всякое может случится и второго шанса у Хазима не будет. Как и у каждого из них, кого Хазим отобрал в патруль. Каждый желал Алишеру смерти, фанатично считая советника величайшим злом Гайрата, осмеливающимся своими речами сеять смуту в умах гайров. За крамолу его слишком мало месяца в Башне и ничтожна вероятность, что шейх будет заключён в неё. Будь это так, Хазим нашёл бы способ придавить его в стенах эмирата, но нет, Совет слишком ценит своих, чтобы так поступить, так пусть поплатится за свои речи перед часом молитвы. Перед глазами стояло белое лицо советника, искажаясь в черты хищной гарпи и вызывая ещё большую ненависть к нему.
Я принесу тебе большую жертву, Саммах! Прими же её от верного хирасира твоего! Эта тварь сдохнет! Сдохнет сегодня же!

Джугар повернул голову к третьему спутнику, глядя ему в прикрытое куфией лицо. Голубые глаза не отражали ничего, холодно взирая в никуда.
- Думаешь его фанатизма хватит, чтобы зарезать советника, как шак-шака? - мягкий голос наблюдателя продрал морозом по спине в сочетании с ничего не выражающими его глазами и Джугар тихо ответил:
- Будьте уверены, господин. Хазим знает своё дело. Он слишком долго ждал этого момента. К тому же это зелье...
- Ты сказал ему о кинжале? О том, что по Закону... - речь прервалась криком внизу, где ангуры взбивали песок копытами и чёрные стражи вовсю проливали кровь охранников шейха. Джугар поморщился.
- Не беспокойтесь, господин. Хазим и его парни справятся. Или умрут, что тоже неплохо. Тогда на совести шейха будет ещё и стража и, даже если он каким-то чудом выживет, я достану его и приведу в Башню. Смерть за смерть, господин.
- За одну так точно, друг мой... Убийство халифа. Эмират что-нибудь знает о нас? - голубые глаза вновь бездушно глянули на стража и Джугар усмехнулся.
- А Вы как думаете? Им сообщат с рассветом, что патруль выехал, а дальше на всё воля Саммаха.
- Хотелось бы, чтобы волей его шейх погиб, Джугар. Это было бы так досадно, увы... что поделать, если он осмелился оказать сопротивление страже Гайрата, когда должен был подчиниться.
- Они не очнутся до полудня, господин. Их ненависть вывернет их изнутри стараниями Дагмана и будьте уверены, живых не будет. - криво улыбнулся гайр и натянул поводья, разворачивая ангура в сторону от вершины. В отличии от тех, кто сейчас пробивал себе дорогу к шатру Алишера кровью его воинов, Джугар не был одержим. И он единственный, кто получил щедрую плату за смерть Алишера и не пил воды из бурдюка перед выездом. Пустив ангура вскачь, Джугар съехал вниз, крикнув во всё горло и распаляя одержимых своим призывом.
- Да свершится возмездие руками праведных воинов твоих, Саммах!

Хазим разрубил полотно шатра, и с криком ворвался внутрь, ища глазами ненавистного советника и понимая, что это обманка. Ярость плеснула в кровь огнём, и он заорал, рубя шатёр в клочья. Дёрнул ангура в поворот, выскакивая из нарезанных лохмотьев шатра и крутясь на месте в поисках бледного лица Алишера.
- Ты не уйдёшь от меня, тварь! Я, Хасим Айгра, заберу твою душу к Сущим именем Саммаха! Да низринет в воды дом твой Ал-Баха!
Ангур рванулся в сторону, понёсся прочь, пришпоренный каблуками сапог хирасира, горящего ненавистью. Всюду лилась кровь и тени сплелись в битве, не давая Хасиму различить, кто свой, кто нет. Он искал только одного и нашёл его, кружащегося в кругу стражников, мечущегося тенью и сталью, брызжущей кровью его братьев.
Ненавижу!!!
Душное марево не давало вдохнуть и лишь где-то далеко в его сознании вспыхивал образ Джугара. Нет, он не пойдёт в круг под свист металла проклятого чудовища. Он убьёт его чуть позже. Тогда, когда сталь устанет брызгать кровью над гарпи, забирая души его братьев. Хасим пустил вскачь ангура, отчётливо видя Джугара, срубающего голову пешему. На бархане появился третий их соратник, гайр с ледяными глазами и словно тени, выступили за ним ещё десять человек в чёрном. Джугар обернулся к отряду и рассмеялся, вновь резко поворачиваясь к Хасиму.
- Ты обещал мне его голову, Хасим. Так принеси её.
- Я принесу её тебе. Клянусь! - яростно выдохнул Хасим, и развернул ангура в сторону гарпи, замечая, как срываются с вершины бархана по жесту тени стражи волной вниз и как бледнолицая гарпи хищно смотрит на них, а затем бежит прочь, вскакивая на своего ангура и хватая с собой кого-то поменьше ростом.
Стой, тварь! Не уйдёшь от меня! Ни ты, ни твой выкормыш! Я убью вас обоих. Тебя быстро, а твоего выкормыша - медленно...
Гайр пришпорил ангура и понёсся следом, крича Джугару на ходу:
- Он уходит в пустыню! За ним!
Джугар повернулся и действительно увидел, как Алишер удаляется в сторону от караванных путей, туда, где нет ничего, кроме песка, прочь от русла реки. Скрипнув зубами, он махнул рукой второму отряду в сторону беглецов и ринулся за Хасимом. Скоро придёт время молитвы и времени остаётся всё меньше, чтобы догнать шейха и увидеть, как Хасим отрубит ему голову в своей фанатичной ярости. Чёрные тени поворачивали за теми, кому несли смерть, громко улюлюкая и рыча, словно кури, почуявшие добычу, перепрыгивая через тела своих и чужих...

Исмини плохо спал - его посещали дурные сны, полные непонятных теней, чужих отчаянных криков и боли. И посреди всей этой грозной бури ясно выделялась фигура шейха Алишера. Лицо его, наполненное скорбью, было обращено куда-то на восток. Вот гайр протянул руку и, кажется, хотел что-то сказать..
- Что.. что? - Исмини, всё ещё в полусне, открыл глаза и непонимающего взглянул на Алишера. - Что-то случилось?
Ответа лейр не получил, точнее его ясно дал свист стрел. Глаза принца расширились от ужаса - ещё только стряхивая с себя сладкий дурман сна, он не понимал, что происходит. Дрожащими руками оправив одежду и завязав платок так, чтобы не было видно лица, Исмини на подгибающихся ногах вышел из шатра и тут же угодил в объятия одного из стражников Алишера, который, впрочем, особо церемониться не стал, и, сцепив жёсткие пальцы на запястье Исмини, потащил его куда-то в сторону.
- Шейх! - хотел было выкрикнуть Исмини, но вместо этого из его сжатого ужасом горла вырвалось какое-то сипение.
А вокруг царила смерть, через которую Джамал упорно тащил лейра. Принц вскрикивал от ужаса, глядя на обагрившийся кровью песок и тела гайров, падающие то тут, то там. Прежде ему никогда не приходилось участвовать в подобной бойне, а потому сейчас, оказавшись в самой гуще событий, оглушаемый воинственными криками и стонами мольбы и боли, лейр готов был малодушно потерять сознание и отдать Саммаху душу.
Сущие Всемогущие, это сон, всего лишь его продолжение!
Под ноги Исмини рухнул один из воинов Алишера - у него было перерезано горло, и глаза уже устремили невидящий взор в стремительно окрашивающееся светлым небо. Джамал выругался, не переставая тянуть за собой свою ношу, но тут словно из ниоткуда выскочил ал-Баха. Исмини тупо смотрел на то, как открывается его рот, не в силах услышать слова среди этого бешеного гомона. Кровавый бой вокруг казался необычайно замедленным, будто кто-то и вовсе желал остановить его.
Он более чем безразлично отнёсся к тому, что они шейхом вскочили на ангура и ринулись прочь от всего этого безумия. В какой-то момент Исмини поднял голову и увидел перед собой ровную золотистую гладь пустыни. Чужие вопли и звон оружия остались позади, постепенно затихая. А шейх всё гнал ангура как можно дальше.
У них всё должно было получиться. И почти получилось. Если бы горделивое животное неожиданно не захрапело и не остановилось как вкопанное.
- Нет, нет, только не сейчас, - горячо зашептал Исмини, забыв про свой страх и принявшись торопливо наглаживать мощную шею ангура.
Он не хотел обратно. Не хотел смерти. Не хотел вновь оказаться в окружении чёрных вихрей, несущих смерть. И из глупой жалости к самому себе Исмини беззвучно заплакал. Но затуманенные пеленой слёз глаза увидели. И лейр, тихо охнув, плавно соскользнул на песок, сжавшись на нём и не смея поднять глаз на Сущего.
Крон-принц был так напуган, что едва ли внимал сказанному. Их преследователи нашли свою смерть в песчаной буре, а лейр не видел этого, силясь на захлебнуться отчаянием. Но внезапно всё стихло, и Исмини, помедлив немного, осмелился поднять голову.
Погони не было. Где-то в вдалеке стихала песчаная буря. И они с шейхом были совершенно одни.
- О, Саммах Всемогущий! - Исмини закрыл лицо руками и разрыдался, не в силах более сдерживаться.

Исмини даже не вздрогнул, почувствовав прикосновение шейха, услышав его вкрадчивый успокаивающий голос. Произошедшее больше не казалось сном, а превратилось в дурную жестокую реальность. Песок, который нёс горячий ветер, раздражал кожу и забивался всюду, куда мог, но лейр покорно присоединился к Алишеру.
Он не знал и не думал о том, к чему взывал гайр. Мысли Исмини текло медленно и плавно, как вода в Бесконечном озере. Он благодарил Саммаха за оказанную великую милость, за возможность жить дальше, не опасаясь преследования за спиной. Молил прощения за грубость в отношении радушного шейха, давшего приют и делающего всё, чтобы помочь своему гостю добраться до родного дома. Просил здоровье для родителей своих и стойкости для младшего брата. Вновь вымаливал прощения за собственную глупость и недальновидность, за которые эта безжизненная пустыня была достойным наказанием. И вновь просил милости для себя и шейха, лёгкого пути и возвращения в Лейрат.
Молитва успокоила и привела в порядок чувства, настраивая лейра на спокойный лад. Закончив, Исмини поднялся и стёр влажные дорожки с щек. Медленно кивнул в ответ на слова Алишера и с тоской посмотрел назад - туда, где, наверное, лежали остатки каравана. Туда, где невидяще смотрели в небо два десятка доблестных воинов, положивших жизнь за то, чтобы Алишер и Исмини сумели ускользнуть.
- Но выживем ли мы.. пустыня так жестока.. - едва слышно пробормотал крон-принц, будто разговаривая исключительно с самим собой.
Он поправил платок, чувствуя себя ужасно грязным, будто утонувшим в чужой крови и бесконечном песке. Это было чистой воды безумие - вдвоём на одном ангуре, да ещё Дьявол знает где. Исмини огляделся - на многие лиги вокруг виднелась только ровная золотистая гладь. Солнце палило нещадно.
- Куда мы поедем, шейх? - устало спросил Исмини, подняв ничего не значащий взгляд на гайра. - В Джахавру? Или обратно в город? Вы вообще знаете, в какую сторону нам нужно ехать?

Отредактировано Исмини И-са'Онсерей (2012-11-26 17:20:37)

Даже во время молитвы лица стражников были обращены по всем четырём сторонам света. И те, кому выпало смотреть в глаза пустыни, издалека заметили на волнистой песчаной глади приближающуюся тёмную точку, словно перекати-поле несло им навстречу без всякого ветра. По пустыне пылил одинокий всадник - и, похоже, очень спешил. Когда на подступах к лагерю он остановился и песок, взвихренный копытами ангура, улёгся, в сиреневых сумерках стало видно, что это не заблудившийся посыльный из Гайрата, а чужак, и в руке его не было оружия. Также стало видно, что гость был не один. Спутник его, должно быть, был слишком измождён дорогой и остался в седле.
- Стой! Кто такие? - двое стражников выбежало им навстречу. Краткого ответа хватило воинам, чьей задачей было задержать пришельцев, а не рассуждать. По посту прошёл негромкий говор, и вскоре служка, принёсший охране ужин, уже бежал к обартно костру, взбудораженный нежданным событием. Совсем ещё мальчишка, на чьём лице солнце каждый день рисовало новую веснушку, - ловкий, востроглазый. Халим еле успел сделать ему знак молчать, когда он уже вылетел под ноги караванщика, как очумелый шак-шак из норы под копыта шазза, и оба отошли в тень общего шатра.
- Путники к нам, господин Халим, - сообщил парень, улыбаясь от собственной важности. - Говорят, караван их перебили весь. На одном ангуре - двое...
Парень, судя по раскрасневшимся в волнении ушам, уже предвкушал небылицы о жарких сражениях и чудесных спасениях, а Халим нахмурился, мысленно воззвав к Эль Саммах о милости к павшим и справедливости к живым. Просто так в пустыне пути не сходятся, а сулит ли встреча благо или зло, одним Сущим ведомо. Но караванщик ничем не выдал своей тревоги, лишь кивнув и поспешно направившись к тому посту, где его ждали странные гости, едва освещённые колеблющимся светом факелов. Ангур был взмылен, ноги его дрожали. Неподвижная фигурка в седле казалась невесомой, нездешней, словно мираж, пряча глаза от обступивших ангура настороженных гайров; к ней как будто даже песок не приставал. У всадника, что его вёз, на запылённой одежде виднелись тёмные пятна запёкшейся крови: своей или чужой? Жертва ли это, или убийца? Если по их следам придут разбойники - что скажут люди караванщику, который приютит опасность в их доме? Но что он скажет в молитве Эль Саммах, если оставит этих троих погибать в пустыне или в разбойничьих лапах?.. И Халим сделал свой выбор, прося Сущих помочь ему отличить правду от лжи.
- Моё имя Халим. Откройте лица, назовите свои имена и поведайте, кто вы и что с вами случилось, куда и зачем вы держите путь, - в знак приветствия он кивнул, не опуская глаз. - Только если вы будете честны, вы сможете остаться. И если вы не будете подчиняться мне беспрекословно, как все люди здесь, я вынужден буду идти дальше без вас. Для начала, вы пересядете на запасных шаззов. Копыта ангура непригодны для пустыни, и ему нужны вода и корм. - голос караванщика был доброжелательным и негромким, но тон - твёрдым, как посох, на которой он опирался, стоя впереди охранников, не спешивших возвращать сабли в ножны.

Отредактировано Халим эль Газар (2012-12-08 02:30:44)

- Хорошо, - спокойно обронил Халим в ответ на просьбу не открывать лица хранившего молчание юноши. Его люди не были бандитами, которые заявили бы свои права на чужого тали, оказавшегося в их рядах. Но им ни к чему был лишний соблазн, на который будут отвлекаться если не глаза, то мысли. Впрочем, соблазном будет и узнать, что за неземную красоту так ревностно прячет от них пришелец. Супруг одинокого воина слишком отличался от парней-гайров, к которым здесь привыкли: слишком хрупкий, слишком неуверенно держался в седле. По счастью, погонщики и слуги никогда лейров вблизи не видели, и подобные фантазии не закрадутся в их головы. А стражники и сам Халим будут держать опасения при себе. Но если к ним и впрямь пожаловал лейр, рано или поздно он выдаст себя - голосом или цветом глаз. Сложнее будет понять, кто таков господин Халаб. У него было лицо не охотника или торговца, разбойника или наёмного охранника. Ни загар, ни дорожки пота на запылённой коже, ни следы усталости не могли скрыть черт аристократа либо богача, который мог позволить себе многое... но не мог уберечь от нападения. Дети дворцов всегда были чужды пустыне, она не терпела их самонадеянности.
Да и речь твоя больно витиевата для "обычного путника", Халаб. Будто сказку рассказываешь. И ангур не простой, непохожий на трудолюбивого спутника купца. В пустыне ему не выжить, если раньше он только гарцевал в садах Гайрата...
- Прими ангура, - приказал караванщик одному из зевак, тянувшему шею из сгустившейся тени. - Напои и задай корма. - погонщик помедлил, явно не обрадованный, что запасы воды и пищи придётся тратить на чужую скотину, которая, в отличие от шаззов, не только сама себя не обеспечит, но и пользы существенной не принесёт, однако не заставил повторять дважды и потянул за собой полумёртвого ангура. Халим только качнул головой ему вслед, благодаря Саммаха: заблудись его гости среди барханов, и следующим же жарким полуднем ангур бы пал. Будь он попроще, этот ангур сам нашёл бы дорогу домой, но предки красавца в последний раз скакали по пустыне в табуне, когда прадед Халима был ещё в коконе. А значит, заботы с ним будет ничуть не меньше, чем с его незадачливыми ездоками. - Если желаете, я отправлю его в Гайрат, в Ваш дом, с кем-то из своих людей, - обратился он к Халабу. Пусть стать посыльным согласится не каждый, - зато всем нужно, чтобы за путешественником, потерпевшим бедствие, как можно скорее прибыли его люди.
Жестом руки Халим отпустил охранников, чувствуя их недоверие и напряжение. Ни один из них не одобрял сейчас его решений. Каждый предпочёл бы отвернуться от каждого, кто просил о помощи, чтобы однажды не протянуть руку беглому преступнику, которому одна дорога - сгинуть в песках. Настороже держался и Халаб, вцепившийся в своего супруга, словно кто-то мог отнять его сокровище. Вторым жестом караванщик предложил им следовать за собой, шагая впереди к кострам и шатрам.
- Вы получите еду и воду и расскажете обо всём, что произошло, - подтвердил он и добавил, пока под боком не отиралось посторонних ушей: - Можете рассказать при всех, или же наедине. Но без утайки. Пока вы здесь, вы под моей защитой, но если я о чём-то не узнаю, это может и для меня, и для вас обернуться бедой.
Халим выступил в свет костра и поднял руку, призывая ко вниманию десятки обращённых на него глаз. Молодых и старых, жестоких и доверчивых, слипающихся ко сну или распахнутых в жизнелюбивом приветствии ночи, которая несла отдых, прохладу и неспешные разговоры за трапезой. Все давно заметили его отсутствие, давно передали от одного к другому весть о нежданных гостях, и многие уже могли догадаться, что скажет их вождь.
- Правоверные, Саммах послал нам гостей. На их караван напали, не откажем же им в помощи! И Саммах воздаст нам сторицей.
Как ветер среди камней, загудел негромкий ропот, пока караванщик занимал своё место у костра, приглашая гостям сесть рядом, вблизи от тепла и яркого света. Новоприбывшим передали на широкой и плоской пресной лепёшке щедрую порцию обезвоженных овощей и кувшин воды. Некоторые голоса откликнулись Халиму: "Да будет так!", воздавая хвалу Сущим и милосердию своего предводителя. Но многие вопрошали, кто напал на их гостей, почему именно им удалось спастись, и кто они такие. И самому Халиму не давали покоя те же вопросы, но он лишь просил гайров быть потише за трапезой и не торопить уставших путников, а позволить им сперва утолить голод и жажду.

Похоже, Халим застал Рияза врасплох, бесшумно шагнув на песок под низким шатровым сводом: юноша едва не захлебнулся. Но караванщик лишь окинул беглым взглядом черты лейра, открывшиеся в полумраке из-под платка, а затем перевёл внимание на его супруга, соблаговолившего повернуться к нему лицом. Лейр тут же исчез за спиной Халаба, в признании которого уже не было нужды.
- Понял ли я?.. Нет, лишь догадывался, - пожал плечами Халим. Подняв брошенный посреди шатра опустевший кувшин с непринуждённостью гайра, привыкшего обходиться без слуг, он снова наполнил его до половины из верхнего бурдюка, не пролив ни капли, и умылся, стирая с лица мокрыми ладонями следы песка и застрявшие в бороде мелкие крошки хлеба. - И лучше нам будет сохранить это в тайне. Мои люди - не дикари, и среди них вы в безопасности, но всё же они из плоти и крови. - передавая кувшин своим гостям, Халим прислушался к самому себе. Вызывало ли в нём волнение то, что рядом с ним будет спать лейр - существо из тех, вокруг которых вращались помыслы любого гайра?.. Что ж, положение хозяина жилища подстёгивало воображение. Но за годы жизни в путешествиях между оазисами он научился подчинять любые желания разуму и воле и не превращаться в раба соблазнов. К тому же слова Халаба, произнесённые совсем тихо, заставили караванщика отвлечься от приготовлений ко сну и замереть, задумчиво нахмурясь. То, что сказал спасшийся о неизвестных убийцах, должно было быть правдой. Ведь если история о помощи, оказанной Сущими, должна была убедить Халима и его людей не прогонять путников и оказать им гостеприимство, то упоминание о ядах могло только встревожить - а заставлять благоразумного караванщика усомниться в своём решении было бы желающему остаться, даже если он складно врал, не на руку. Только если Халаб действительно хотел покинуть караван... если ему было, куда возвращаться. Если это был соглядатай, посланный разузнать, как расположены посты охраны, хорошо ли охраняется шатёр караванщика. Но пока Халим слушал, гоня прочь подозрения, которые только подтверждались словами его гостя.
- Одурманены... или одержимы. Но Вы говорили, что все нарушившие Слово Воли мертвы. Значит, песок похоронил их тайну. Быть может, пустыня ещё нашепчет мне её, - с незаметной в тени улыбкой он посмотрел куда-то мимо лица Халаба, словно сквозь покатую стену шатра. Если где-то в пустыне недалеко от Гайрата голодные гарпи кружатся над мертвецами, задохнувшимися в песчаной буре, другие караваны заметят их, и весть рано или поздно облетит оазисы, в том числе и Джахавру. Быть может, кто-то опознает в погибших разбойников, наёмников или же людей, верных какому-нибудь богатому дому. Решив так, Халим снова ожил, словно тень тревоги, коснувшаяся его, ушла прочь, как тень от облака, которое ветра быстро гонят в чистом небе над песками.
- Золото не поможет вам в пустыне, - он покачал головой, почти насмешливо взглянув на кошель. Его собеседник потерял всё, однако казну держал при себе, хоть на него и напали на рассвете, когда всякий гайр, проснувшись, занят молитвой и завтраком, а не своим добром. - Шаззов я вам не продам, а ангур не вывезет столько воды и пищи, сколько ему самому понадобится для того, чтобы выжить, - напомнил терпеливо караванщик, сняв тюрбан и продолжая избавляться от одежды в стороне от своих гостей. - Разбойники знают пустыню как свои пять пальцев, неужто Вы знаете её лучше? Лучшие тропы - те, что заносит песком сразу после того, как их прокладывают. Но я не стану вас удерживать, если мой караван вам не по нраву. Лишь советую вам - я имею в виду вас обоих - подумать дважды и учесть риск лишиться ангура и попасть в руки разбойников. Да и немало купцов при виде лейра станут бандитами... - оставшись в длинной рубахе из серого полотна, Халим сложил оружие у изголовья. Он мог верить, но не доверять. Если Халаб и впрямь был разведчиком некоего неприятеля, он может попытаться убить предводителя каравана спящим. Но обыскивать гостей до последней складки было не в его правилах.
- Советую вам не медлить со сном, мы продолжим путь с первыми лучами солнца. Вам не нужно что-то ещё?.. - Халим давно понял, что ещё настораживает его в Халабе, но облёк это в слова только теперь. - Надеюсь, Вы не ранены?
Да, странно было уйти невредимым от жестокой сечи, при этом успев обагрить одежды кровью. Но, быть может, сын везиря, как многие аристократы, был блестяще обучен управляться с мечами, и при этом никогда прежде не командовал отрядом - и потому, либо забыв о своих людях и пустив оборону на самотёк, либо своим безрассудным примером поведя их за собой в самую гущу боя, обрёк караван на гибель, а сам сумел ускользнуть. А может, караван погиб лишь потому, что враг и впрямь был наделён нечеловеческой яростью и повергал в ужас простых гайров, какими бы мудрыми ни были приказы. Как бы то ни было, страшная усталость была заметна в каждом движении и воина, и лейра, которого он защищал. За сына вод Халим волновался больше всего: лейр точно никого не убивал и никого не предавал, а путь через пустыню был для него особенно непривычен и опасен. Караванщик не раз видел, как богачи перевозят своих лейров: под балдахинами, скрывающими их от палящего солнца, а то и в сопровождении пары слуг, обмахивающих хрупкое сокровище большими опахалами. Сейчас же Риязу придётся ехать так же, как простому гайру-тали. Халиму хотелось сделать для него что-нибудь, хотя бы сказать, что здесь ему нечего бояться, но он так и промолчал.

*************

--------------------- Джахавра

Да, это колыхалась серая ткань палантина. А он, Фарук Азиз, словно ничтожный слабый тали лежал на подушках. Эта мысль на мгновение кольнула висок, но не успела вызвать ни досады, ни злости, потонув в облаке какой-то безграничной серой усталости. И той тёмной, наполненной ядом боли, что пришла во сне вместе с гибелью Зейдара.
Пепел.
На мгновение в палантин заглянул Джамиль. И его золотые волосы яркой вспышкой рассекли серую пелену. Он что-то сказал, а, может, Фаруку только послышался звук его голоса. И провёл платком по щеке Вальбона, вытирая не то пот, не то кровь, оставшуюся после последней битвы.
Он жив. И они, вероятно, покинули Джахавру. Только… зачем?
На мгновение Фаруку захотелось схватить Джамиля за локоть, заставить остаться. Рассказать ему правду. Что, возможно, всё это уже не имеет значения, и что он, Фарук Азиз, уже никуда не едет. Что всё наследие халифа – это суета и тлен, если он потерял того единственного, кого успел полюбить…
«Если». Кажется, сейчас в этом слове не было ни капли надежды, только обречённость. Такая же глухая и серая, как цвет дома Дагмана.
И тогда я должен убить их всех. Тысячу жизней за жизнь одного.
Но и эта мысль потонула так же, тяжело и вязко в мутном потоке бессвязных образов и воспоминаний.
Между тем, Джамиль исчез, и на его месте возникла фигура Фадди. Он тоже что-то говорил. Улыбаясь, кляня врагов или благодаря Саммаха. Фарук слышал звук его голоса, но не мог разобрать ни слова. Словно лекарь вдруг начал говорить на совершенно незнакомом языке.
Вода. Кажется, Фадди спрашивал, может ли Фарук сам взять флягу. И Фарук хотел было ответить утвердительно, вот только тело не слушалось. И руки остались так же безвольно лежать вдоль туловища.
- Не могу. – тихо и глухо выговорил Фарук, и Фадди понимающе закивал, поддерживая голову командира, и помогая ему утолить жажду.
Потом занавесь снова закрылась, и караван снова привели в движение.
Это было правильно. В случае привала, каждый из воинов узнал бы о слабости Вальбона, а сейчас было совершенно излишне.
А если яд парализовал тело навсегда?
Фарук устало закрыл глаза. Да, пожалуй это было бы даже честным возмездием со стороны Саммаха. Ведь он, Молодой Вальбон, в очередной нарушил Слово Воли. А быть заключённым в ужас бездействия от своего же яда – было куда страшнее тысячи смертей. Дьяволы Гайры порадовались бы такому исходу… правда, пожалуй, тогда бы Фарук попросил кого-нибудь из воинов прекратить эту пытку, и всё наказание Сущих пошло бы кури под хвост…
Ни у кого никогда не было паралича от яда. – Эта мысль, такая же серая, как и все остальные, пронеслась в потоке сознания, вытесненная новой. – Никто не просыпался после яда. А на малой дозе мы никогда не проверяли.
С другой стороны, с регенерацией, присущей любому гайру, можно было отрастить себе новые руки и ноги, а не только вывести вещество, блокирующее нервные окончания.
Время, нужно время.
Фарук закрыл глаза плотнее, пытаясь снова впасть в сон, чтобы скоротать эту пару  вырванных из жизни часов. Но, по воле Сущих, сон бежал, как гонимый голодными кури раб. Не желая прекращать эту пытку серой тканью палантина и невнятной невменяемой реальностью, где были звуки, и были запахи, но только разрозненные и разодранные на клочки, и начисто лишённые смысла.

Фарук вздохнул, и попытался хотя бы привести в порядок собственное сознание, выстраивая цепочку событий, до этой серой ткани палантина.
Князь.
На них напали люди князя. И схватили Зейдара. Джамиля. Всё-таки Джамиля. Хотя, последним воспоминанием и были мысли о принце Лейрата. Почему-то золотоволосом.
Вероятно, галлюцинация.
Окончание боя тоже уходило в туман на стыке, между реальностью и бредом.
Отчётливо Фарук помнил только, как смазывал ядом Саати, и как убил первых двух из нападавших. Ещё помнил, что вроде бы какой-то из разбойников пытался отрубить ему голову, в попытке отомстить за что-то. Но это тоже могло быть правдой, а могло и не быть.
Вот труп торговца лейрами Фарук помнил отчётливо. Да, и знак гарпи, что сжимал в кулаке покойный.
Хотя, пожалуй, это-то как раз должен был быть бред. Ибо представить шейха Алишера, разгуливающего в одиночку по Джахавре, и самолично подстерегающего недругов, Фарук не мог даже сейчас.
Или Алишера напоили какой-то дрянью из нашего же арсенала… либо кто-то хотел, чтобы я нашёл труп. Именно такой, сжимающий знак дома шейха, и обвиняющий его и в посмертии. Зачем?
Фарук пытался вспомнить, что точно рассказывал Дагман об Алишере. Что-то такое особенное, чем бы он насолил другим настолько, чтобы те пошли на любые меры. Но ничего особенного в голову не приходило.
Умён. Опасен. Очень. Но… так разве одно это может быть поводом?
Даже напротив, именно это должно останавливать врагов…
Или же и его наказал Саммах?
Ведь возможна же рука Сущих в убийстве Дагмана. Так почему бы и не им наказать Алишера помутнением рассудка?
И тогда, да, возможно, он и убил торговца… и даже Дагмана мог убить. Ибо, если так хорош шейх, то, возможно, и нашёл лазейку в якобы непогрешимой охране, выставленной им, Фаруком Азизом.
Или… или и вовсе Сущие были не при чём. Если Дагман изготавливает яды, то почему бы не попробовать и Алишеру? Менее удачно. Куда менее. Настолько, что тело не было поражено, а разум повредился… ведь если Дом Дагмана никогда не торговал именно таким зельем, то ведь не значит это, что подобное в принципе невозможно…
Или ещё…
Фарук сглотнул слюну, и вдруг почувствовал, что лицевые мышцы отошли, и он во время размышлений невольно свёл брови на переносице. Хорошо. Значит, действительно время.
Вальбон попробовал повернуть голову набок. Получилось, хотя словно бы шея состояла не из позвонков, а из каких-то странных, слабо гнущихся сочленений, как в тех куклах, что покупают в свои коллекции богачи Гайрата.
Потом попробовал шевельнуть рукой. Пальцы дрогнули, отдаваясь какой-то игольчато-острой болью и немотой. Не подчиняясь воле хозяина, но уже и не игнорируя её, и это тоже было добрым знаком.
Ещё пара часов.
Фарук закрыл глаза.
Пара часов на то, чтобы обдумать то, что он скажет Совету. И на то, стоит ли кричать о своём праве мести…
Да, у меня есть право мести. Я МОГУ, я В ПРАВЕ убить шейха Алишера.
Даже если того торговца убил конкурент, а списал убийство на того, кого и так уже обвиняла вся Гайра.
И, тем не менее, они ни никогда не смогут привести такие аргументы, чтобы отдать под суд и казнить одного из самых влиятельных членов Совета. А я могу.
И, значит, для всех недругов шейха я желанный гость… Разве это не повод дать мне место в Совете?
Фарук улыбнулся.
Да, даже если Зейдар мёртв. Особенно, если Зейдар мёртв. Нужно много денег, и много власти, чтобы найти такого человека, что изготовит яд, способный отравить всё Бесконечное озеро.
И здесь я тоже буду в своём праве. Я в праве отомстить за того, кого люблю. Пусть небо и земля покроются тленом, и Сущие умрут от голода. Пусть разрушится мир. Тысячи жизней за одну. Его.
Фарук снова улыбнулся, немного странно. Так, как улыбался снившийся ему мертвец бледными обескровленными губами. А потом уснул. Провалился в блаженную тьму. В которой не было ни Совета, ни шейха, ни князя… только зелёные бесконечные поля под такого же цвета небесами, и два чёрных.ангура, устремляющихся вперёд к горизонту. И на одном из них сидел сам Фарук, а на втором – Зейдар. И тело принца было сильным и мощным, как у гайра, и черты лица – жёсткие и грубые… вот только глаза те же, и то же королевское величие в осанке… И они оба снова были живы. И им не было дела до власти и интриг… только эта бесконечная скачка вперёд, и преследуемый ими кури. И они почти не знали языка людей, а потому понимали друг друга легко и свободно. С одного жеста.

Когда Фарук снова открыл глаза, солнце било в палантин откуда-то сверху. Значит, время было около полудня. Сколько времени прошло с тех пор, как мы выехали из Джахавры?
Фарук помнил, что в прошлый момент его прояснения был день. Но где точно было солнце, он не помнил. Может, в самом начале своего пути, а может, и приближаясь к ежедневной своей кровавой казни.
А сколько дней прошло со времени до того, первого, раза?
Вальбон сжал пальцы в кулак. Свободно. Хотя, и с ощущением страшной нечеловеческой усталости. Потом усилием воли заставил себя сесть, подбирая под себя ноги, и пытаясь удержать в ясности своё дрогнувшее от этой крамольной мысли сознания. Успокаивая стаи чёрных и алых песчинок, разом закружившихся перед глазами.
Хотелось пить.
Нужно было покинуть эту чёртову постель для немощных и узнать, что стало с отрядом, пока он, Фарук Азиз пребывал в объятиях страшных и странных грёз.
И ещё нужно было показать свою силу. Обождать пару часов, и продолжить свой путь уже на ангуре. Так, чтобы никто из оставшихся верных не сомневался в том, что их командир способен управлять караваном.
Джамиль. Как удачно, что ты здесь.
Фарук на мгновение чуть наклонил голову вперёд и несколько белых прядок, неровных и нехарактерно коротких предательски сползла на лоб, напоминая, что всё-таки был разбойник с его жаждой  мести. И никто, ни Джафар, ни Али, не вступись вовремя за жизнь своего Господина.
Что говорят в караване? О том, как привезли меня? Кто ушёл? Как проехали заставу?
Да, Джамиль оказался здесь очень вовремя. Пожалуй, спрашивать его, под сенью шатра было куда правильней, чем пытаться разговорить своих вальбонов.
Фарук снова сглотнул начисто пересохшим горлом. Потом приоткрыл занавесь, несколько минут наблюдая, как сверкает яркий золотистый песок под лучами полуденного солнца.
А потом скомандовал, вкладывая все силы в то, чтобы голос прозвучал отчётливо и громко.
- Привал.
- Господин очнулся. Привал. – пронеслось по цепочке, и караван остановился. Началась обычная суета. Кто-то ставил палатки, кто-то распрягал ангуров…
Шустрой гарпии подлетел Фадди, подержал запястье Господина, слушая, как бьётся синяя жилка. Закивал одобрительно, и дал выпить какой-то пахнущей пряностями и гнилью воды.
На мгновение показался Вирам, гарцуя мимо палантина на лошади, и осведомляясь, хочет ли Фарук заслушать доклад сейчас, за что и получил отповедь лекаря в непечатных выражениях.
- После привала. – коротко бросил Фарук, разом оборвав их спор, а потом добавил. – Я хотел бы отдохнуть в своём шатре. Принесите туда горькой воды. И пусть Джамиль поможет мне принять ванну.

Фарук медленно сел на постели. Тело подчинялось всё ещё неохотно, словно принадлежащее кому-то другому, но, теме не менее, подчинялось. И, возможно, стоило подождать ещё немного, чтобы быть уверенным в собственной способности дойти до шатра. Но ждать слишком долго было тоже рискованно.
Неизвестно, сколько прошло времени с его обморока. А каждая секунда прибавляла по песчинке на весах предательства и отчаяния.  Слишком уж странными были симптомы для тех, кто не знал о запретном искусстве Дагмана. А для тех, кто догадывался… Пожалуй, сейчас о подобного рода последствиях хотелось думать меньше всего. Всё равно те, кто имеет претензии, их выскажут. А те, кто принял сердцем склизкого сплара предательства – предадут. Не сейчас, так часом позже.
Они уже меня предали, когда напились до невменяемости в шалмане.
- Помочь тебе, Господин? – на морщинистом лице Фадди отразилась тревога. Кажется, сейчас он, Молодой Вальбон, не производил впечатление достаточно здорового, чтобы встать. И, пожалуй, эта собственная слабость кольнула куда сильнее, чем все возможные версии о предательстве.
Впрочем, упасть на песок, не дойдя до шатра было бы куда хуже, чем принять помощь сразу. А потому Фарук негромко попросил:
- Дай мне руку.
С поддержкой лекаря встать было проще. И сын Азиза медленно поднялся на ноги, невольно заслоняя глаза от яркого солнца. Непривычно жгучего, словно созданного специально из ненависти ко всему живому.
Саммах.

***
Али почти дошёл до Фарука, надеясь услышать своё имя, в числе тех, кого он призовёт первым. Для наказания или для разговора – всё одно. И на минуту воспылал было радостью, что Вирам, этот возгордившийся сын кури был отправлен восвояси бранью Фадди и ласковым, но непреклонным отказом Господина.
И уже ждал, почти слышал, как губы сына Азиза, сжатые в жёсткую непреклонную складку, произносят тихо, но так желанно: «Али».
Так просто. Всего на два выдоха. Куда проще, чем «Джафар» или «Саид».
- Я хотел бы отдохнуть в своём шатре. Принесите туда горькой воды. И пусть Джамиль поможет мне принять ванну.
На секунду Али замер, забыв, что точно хотел сделать, и на какую ногу шагнуть. Произнесённое поразило его, как поражает вражеский кинжал, всаженный между лопаток. Предательски, ночью, в прокуренном и битком-набитом шалмане.
Джамиль? Почему Джамиль?! – Али почувствовал, как на лбу выступили бисеринки крупного пота. Хотелось переспросить. Или подойти к Молодому Вальбону, взять его за грудки и трясти, пока из его посеребрённой тяготами головы не вылетят все эти имена бесполезный и никчемных любовников. Зейдар, Джамиль. Чёртовы тали. Почему сейчас?!
Почему он не позвал меня? Что такого теперь может знать бродяжка, чего не знает верный воин?!
От обиды захотелось взвыть, подобно кури, а потом обнажить кинжал, и разукрасить нищего так, чтобы его родные отцы не признали, не только Фарук.
Зря, ой как зря не дал ему Джафар «случайно» потерять золотоволосого бродяжку парой часов раньше. Отрезали бы ему яркие патлы, располосовали лицо, и пусть бы жил дальше, если на то воля Саммаха. А, если нет, то и Сущим легче.
Проклятый ублюдок.
Али сжал зубы так крепко, что казалось начнёт крошиться эмаль, и с какой-то странной злостью посмотрел вслед скрывшемуся в шатре Вальбону. Прямому, непреклонному, хоть и опирающемуся на руку старого лекаря. Бледному, как лик фарри, и как серебро в волосах по контрасту с черными одеждами. И почувствовал, как обида черной гарпии рвёт сердце.
Почему призвал он в помощь лекаря? Почему не опёрся о его, давнего товарища, руку?
Кто-то окликнул воина из-за спины, но Али не разобрал слов, и только ругнулся в ответ. Впопад ли получилось или не очень, Али не разбирал тоже, резко развернувшись и, ведя на поводу ангура, ушёл к краю каравана, где начали уже разгружать тюки. Кажется, в последнем ещё оставался один мех с вином. И, пожалуй, не было случая более честного, чтобы заглушить боль, чем сейчас. И Али хотел было свернуть к тому шаззу, но вдруг услышал знакомый голос, полоснувший слух, словно гвоздём по стеклу.
- У меня что, хвост отрос или гребень? 
Али мысленно взвыл, и выхватив меч из ножен и отпуская ангура, сделал шаг навстречу бродяжке – А давай тебе отрежем и хвост, и гребень и голову? Чтоб ты, шаззов сын, своей же желчью не подавился!
Али сделал ещё шаг, но убивать Джамиля сейчас было слишком рано или слишком поздно – слишком много глаз и недостаточно тех, кто готов был сейчас поддержать вальбона в этом убийстве. Так что воин смачно сплюнул на песок, убирая меч обратно. Надейся, что я шутил, курье дерьмо.

***

Джамиля ещё не было, и Фарук, оставшись один, встал коленом на песок, чтобы легче было сохранить равновесие, скинул рубашку, и, зачерпнув пригоршню горькой воды, омыл лицо.
Горькая вода. Теперь даже она напоминала гайру о Зейдаре. О том, как рубцевалась  исполосованная кнутом спина лейра. И об их последнем разговоре в шатре.
«Надеюсь, что мы скоро приедем в Джахавру и ты сдержишь своё слово»
Слова. Сколько же лишних слов было меж ними? Тех, что никогда не следовало говорить. И меньше всего следовало исполнять… сколько же лун должно пройти прежде, чем сотрётся из памяти голос сына Бесконечного озера?
Зейдар, я должен был оставить тебя своим пленником. Ненависть лучше смерти. Даже если за твою смерть заплатит полмира.
Фарук зачерпнул ещё пригоршню, и снова плеснул себе на лицо и шею. Надеясь, что вода смоет яд, и память и дурные мысли. Вот только мысли не уходили, и гайр почти с радостью услышал за спиной негромкие шаги.
- Расскажи мне о том, что здесь было, Джамиль. – Фарук не обернулся, но не на секунды не сомневался, что вошедшим был именно золотоволосый бродяжка.

Кажется, с появлением Джамиля шатёр заполнился до краёв его голосом, сиянием его золотых волос. Как заполняет комнату свет масляных ламп. Как наполняет сердце теплом хорошее вино.
И Фарук улыбнулся, позволяя бродяжке делать всё, что он считает нужным. Не прекословя, и не пытаясь указать разницу в их статусах. Сейчас любое проявление гордыни было лишним. Не к месту, и не ко времени. И не для того сейчас позвал бродяжку сын Азиза, чтобы показывать свой норов.
Смог бы он так же доверять кому-то кроме? Смог бы кому-то ещё показать свою слабость?
Да, Джамиль продавал чужие секреты. Но о ядах он знал и раньше. А за невозможность сына Азиза полноценно  взять в руки меч в ближайшие несколько часов вряд ли кто-то заплатит дорого. Судя по словам бродяжки, бунта не намечалось. Да и не в его интересах было пытаться менять власть в том караване, где накормили и обогрели, ради призрачной надежды улучшить своё положение.
Другое дело - Гайрат. Там Джамиль, возможно, и Саммаха бы продал, ради того, чтобы заплести свою паутинку и выжить. Но Гайрат ещё далеко. И к тому моменту можно будет язык бродяжке укоротить. Можно и мечом, если вдруг обещания защиты в чужом городе покажется мало.
- Вот так. Теперь отдышись и скажи мне, есть будешь? Или гордость не позволяет принимать пищу, когда на тебя смотрят? Я же прослежу, чтобы ты ел, хочешь ты того или нет. Могу ещё и лекаря позвать, чтобы уж наверняка. Выбирай, мой господин, пока я тебя мою. Время есть.
На мгновение Фарук встретился взглядом со взглядом бродяжки. Читая какую-то странную теплоту в его хризолитовых глазах. Кажется, Вальбон не мог припомнить подобной теплоты, даже когда приходил к Джамилю во всей своей силе и власти длани Дагмана. Или это только так показалось в те доли секунды, пока поток прохладной воды, не отгородил его от худенькой фигуры юноши?
Фарук непроизвольно фыркнул и запоздало попытался закрыться ладонью от водной струи. Потом покорно опустил руку, погружая в бадью плечи и голову, словно пытаясь смыть ощущение смерти, засевшее в каждой клеточке тела, и уходящее теперь с таким трудом. И вынырнул только тогда, когда перед глазами снова замаячил Джамиль. Приказывающий сейчас с тем правом, какое обычно даётся только лекарю или законному супругу.
Что он там говорил про законного?
Фарук чуть наклонил голову, и снова улыбнулся уголками губ, позволяя бродяжке смывать со своего тела остатки пота, песка и яда. Разговора про законного тали сын Азиза не помнил. Впрочем, врать Джамиль бы не стал. Значит, наверное, что-то было ещё там, в Джахавре, после убийства того разбойника, что чуть не отсёк голову предводителю вальбонов. В том промежутке, что напрочь ускользал из памяти Фарука теперь.
Надеюсь, я не говорил ему о любви при всех, как говорил Зейдару?
Воспоминание о сыне вод, впрочем, не принесло сейчас прежней горечи, только лёгкую тень досады. Было бы довольно неприятно узнать, что за последние пару дней он уже дважды публично предлагал своё покровительство и любовь и дважды получил отказ. И добро бы от шейха, так сначала от бесправного на суше лейра, а потом от бродяжки.
Впрочем…. Как точно звучала фраза? «Ляпнул, что собираешься узаконить статус». Кажется, так. И тут же предложение обратить всё в шутку. Умно, Джамиль. Умеешь обходить выставленные перед тобой кинжалы.
Фарук снова чуть улыбнулся, и скользнул взглядом по тонким запястьям бродяжки, по его золотым волосам, ослепительно ярким на фоне дешёвых одежд. Словно видя его в первый раз или стараясь запомнить каждую черту.
И подумал, что в сказанной в бреду фразе всё-таки был определённый смысл. Ведь, действительно, Джамиль обладает многими важными качествами. Гайр, красив, умён, знает цену слову и цену молчанию. Пожалуй, если бы не род занятий, уж слишком приучивший бродяжку к вольной и разгульной жизни, то, может, и стоило бы вернуться к обсуждению. Тем более, что иметь в доме человека хитрого, умного и не желающего тебе зла было более, чем важно. А все, принадлежащие к дому Дагмана, как правило, были обделены или тем, или другим.
- Да, нужно поесть, Джамиль. А про тали… - можно было замять тему вовсе, чтобы не раскрывать способа действия яда, но недомолвки Фарук не любил, да и не было сейчас острой необходимости ни в лжи, ни в молчании – я очень смутно помню схватку. И совсем не помню, чем она закончилась. И про законного тали не помню тоже… - Фарук  протянул руку, проводя тыльной стороной ладони по щеке бродяжки, с нежностью, так тяжело дающейся привыкшим убивать. А потом ловко оплетая подбородок юноши, и поворачивая голову Джамиля к себе так, чтобы видеть каждый отблеск хризолитовых глаз. -  слишком не люблю получать отказы, чтобы предлагать в здравом уме тебе что-то подобное, да ещё и при своих людях.  Но… - Фарук снова чуть улыбнулся, и  в его глазах заплясали всполохи огня и пепла. – Но, если ты когда-нибудь сам попросишь меня стать твоим законным харзом, то я обещаю трижды подумать, прежде чем отказать. Равно, как и подумать над тем, если ты вдруг пожелаешь остаться и служить дому Дагмана. Про то, как я поступаю с предателями, ты и так наслышан, и про наших недругов – тоже… а в остальном, жизнь может стать сытой и тёплой, если вдруг захочешь.
Ответа Фарук не ждал. Во всяком случае, сейчас. Достаточно того, что Джамиль запомнит его слова и ещё раз уяснит, к кому в Гайре нужно бежать в первую очередь. С проблемами или с ценными новостями.
А потому через небольшую паузу задал другой вопрос. Вполне насущный после того, как Саид решил предать Господина, пленившись красотой его тали.
- И что же «интересного» говорил тебе Али?
Кажется, и с этим воином  было действительно что-то не так, раз уж Джамиль столько раз его вспомнил и даже попытался дать совет. Вот только что точно было причиной? В ревность верилось слабо. Всё-таки Али воин, а не воздыхающий тали.

Отредактировано Фарук Азиз (2013-09-09 21:22:22)